Пока ангелы спят - Страница 65

Мы находились на скамейке на незнакомой площади. Над нами раскинуло крону неизвестное дерево, похожее на акацию. В разных направлениях площадь бороздили целеустремленные туристы в ярких рубахах. Чувство избавления, непонятной радости и еще почему-то безграничной гордости заполняло меня.

– А где все? – весело спросил я.

Я чувствовал себя великолепно.

– Осматривают Храм. Автобус нас будет ждать, – Наташа ласково приподняла мою руку и взглянула на мои часы, – через сорок минут у выхода из старого города. У этих самых… Дамасских ворот.

– Ну, что ж – начнем выбираться? – предложил я.

– А ты как?

– Лучше не бывает! – бодро и искренне заявил я.

Алексей Данилов. Вечер того же дня.

Мы вернулись в тель-авивскую гостиницу «Бат-Ям» (или «Дочь моря»), когда смеркалось. Поужинали в городе. Все кафе, рестораны, бары и забегаловки были полны: четверг для израильтян – канун уикэнда (выходные здесь приходятся на пятницу и субботу). Ели питу – пресноватые лепешки, разрезанные вдоль, с вложенной внутрь начинкой: салатом, огурцами, курятиной, оливками… Запивали пивом «Карлсберг» – отчего-то именно его (не считая местных сортов) разливали здесь на каждом углу.

Дневной мой обморок не оставил следов – разве что легкую головную боль – и теперь казался таким далеким, словно бы случился он не со мной.

Перед закатом мы с Наташей отправились на бесконечный пляж близ нашей гостиницы. Солнце не жгло. Мы переоделись и бросились купаться. У Наташи в купальнике оказалось стройное, юное, складное тело. Надеюсь, я тоже не разочаровал ее в этом смысле.

Средиземное море оказалось на вкус куда солоней, чем родное Черное. Вода была теплой и чистой. Купальщиков – раз-два и обчелся. Мы плавали, барахтались, ныряли и играли в салки, наверно, целый час. Потом Наташа вздумала прыгать «рыбкой» с моих плеч – ее тело стремительно и стройно врезалось в воду, однако на третьем прыжке нас разогнал спасатель, проорав с вышки что-то гневное в матюгальник.

Пока день догорал, мы долго сидели на теплом песке. Разговаривали обо всем и ни о чем.

Вернулись в гостиницу с той очумительной усталостью, что случается очень редко: обычно после первого дня, проведенного на курорте, – долгого, разнообразного, разноцветного… Как-то само собой получилось, что мы оба оказались в Наташином номере. И, по-моему, оба не чувствовали от этого никакого стеснения.

– Подожди, я приму душ, – предложила Наташа. – А потом мы попьем с тобой чаю. Настоящего русского чая. Я взяла с собой кипятильник. И сушки.

Наташа исчезла в крохотной ванной. Было жаль расставаться с нею даже на десять минут. И понятно, что должно произойти дальше. И хотелось одновременно и приблизить, и оттянуть этот момент. Еще немного постоять на краю, понаслаждаться постепенным узнаванием. И что-то щемящее, похожее на любовь, было в душе.

Чтобы хоть чем-то занять себя, пока Наташа плещется, я взял пульт и стал бездумно щелкать каналами телевизора.

Новости на иврите… Ток-шоу – тоже на иврите… Фильм на арабском… Другой фильм, черно-белый американский вестерн, с субтитрами на иврите… О! Нашенский канал НТВ. Новости. «…Из района боевых действий передает наш фронтовой корреспондент…» – донесся до меня русский голос дикторши. Я поспешно щелкнул пультом: не хотелось сейчас ничего знать о России, тем более о войне…

Следующая программа. На экране появился логотип СNN, я отчего-то сразу вспомнил Наташину монограмму NN в ершалаимском кафе и подумал, что «княжна NN» звучит куда лучше, чем Networld News. Изображение оставил: CNN – то, что нужно. Расскажут и о спорте, и о погоде в целом мире, и о катастрофах, и ненавязчиво обо всей мировой политике. Очаровательная дикторша – кажется, болгарка по происхождению – делала подводку к очередному репортажу. С минуту я напряженно всматривался в экран, приспосабливая ухо к чужому языку. В речи ведущей мелькнуло «Russia», «Moscow» и почему-то «strange accident». Затем возникла картинка. В кадре появился корреспондент в пиджаке стального цвета и титр. Городской пейзаж за спиной репортера был явно московским, и он показался мне смутно знакомым.

– Странные события происходят в одном из домов, расположенных на окраине Москвы, – начал корреспондент (я уже приспособился к американскому произношению и стал понимать его).

Я насторожился.

– Сегодня, начиная с одиннадцати часов утра по московскому времени, – продолжил репортер, – этот дом был оцеплен милицией и властями…

Камера совершила наезд, и за плечом западного корреспондента я вдруг увидел до боли знакомый силуэт моей пятиэтажки на окраине Терлецкого парка. Оператор снимал с той стороны, куда выходили окна моей квартиры, и мне показалось, что я даже разглядел забытую мною сохнущую на балконе рубаху.

Дом – наш дом! – на довольно приличном расстоянии был оцеплен желто-красной лентой, по ее периметру через каждые метров двадцать торчали милиционеры, а около них толпились любопытные. Внутри ограждения озабоченно сновали люди в штатском, мундирах, костюмах спасателей и куртках с надписью «ФСБ» на спине.

А репортер между тем продолжал трещать за кадром, как из пулемета. Я еле успевал понимать его:

– Что происходит внутри дома, неизвестно… Никаких разрушений на первый взгляд не видно. К дому подъезжали три кареты «Скорой помощи», однако из-за ограждения они обратно так и не выехали. Никого из возможно пострадавших из дома вывезено не было. Ни один из жильцов этого дома за ограждение не выходил… Никаких официальных комментариев никто из официальных лиц по поводу происходящего пока не давал. Мы обращались к представителям мэрии Москвы, Российского правительства, ФСБ и городской милиции с просьбой прокомментировать случившееся – однако в комментариях нам, к сожалению, всюду было отказано… Поэтому нам остается только гадать о том, что происходит внутри этого дома. Если случился террористический акт, то непонятно, отчего в доме отсутствуют видимые повреждения. Если произошел захват заложников – неясно, почему власти не эвакуируют других жильцов дома. Быть может, гипотетический террорист или террористы применили химическое, бактериологическое или радиационное оружие? Но тогда район оцепления должен был быть гораздо шире, а допущенные лица внутри его не разгуливали бы столь свободно. Словом, до разъяснений хоть кого-либо из официальных лиц в Москве мы можем лишь предполагать о том, что здесь происходит. И еще одна странность. На месте происшествия не присутствует сейчас ни один корреспондент из российских средств массовой информации – даже тех, кто декларирует себя как «свободные». Похоже, что власти прибегли к цензуре на освещение этого события внутри страны. Это первый подобный случай с тысяча девятьсот девяносто первого года, когда в России победила демократия…